— В одном из интервью вы говорили, что для вас снимают много разных людей. Как можно к вам присоединиться?

— Хотелось бы нам быть такими же большими, какими мы вам кажемся. Что касается остального, к нам очень просто присоединиться. Достаточно посмотреть на наши работы вот здесь. Напишите нам, и мы можем обсудить, что мы бы могли сделать вместе. Вообще, мы бы с большим удовольствием поработали бы с русскими режиссерами, потому что у нас есть общие корни — наше название переводится с арабского на английский как man with the glasses («человек с линзами», «человек со стеклами»), оно было вдохновлено фильмом Дзиги Вертова «Человек с киноаппаратом». Например, мы могли бы поработать над чем-то вроде этого.

— Как долго еще вы планируете снимать свои видео?

— Пока у нас не пропадет желание. Неделю за неделей мы снимаем фильмы, потому что мы не знаем, как еще бороться бок о бок с нашим гражданским обществом. У нас нет никакого бюджета на создание наших фильмов, мы лишились даже того, что у нас было, у нас осталась лишь жажда кидать наши кинематографические коктейли Молотова каждую пятницу в лицо миру, ждущему нашей смерти.

— Ваши подписи к роликам напоминают новостные заголовки. Это специально так?

— Как художники мы вовлечены в демонстрацию ужасного преступления против человечества, совершающегося на наших глазах каждый день. В результате вся наша художественная деятельность базируется на идеях актуальности и смешения жанров (кино, искусство, политика, медиа, пропаганда). Мы пытаемся взбудоражить зрителя, привыкшего к кодам телевидения и вообще медиа. Мы не хотим оставлять в покое его фантазию и предложить ему заново оценить репрезентацию нашего общества в медиа.

—В ваших фильмах много упоминают погибших и вообще смерть, но не показывают ее. Как изменилось отношение в сирийском обществе к смерти после войны?

— Грань между жизнью и смертью сейчас тоньше, чем когда-либо. Несмотря ни на что мы пытаемся воспевать жизнь, мы также пытаемся показывать смерть с достоинством, даже если нам приходится сталкиваться с бойней. Как художники мы несем ответственность за достойное изображение как мертвых, так и выживших. Особенно если медиа не делают этого.

— Вы называетесь «чрезвычайным кино». Не могли бы вы назвать другие случаи, когда искусство или кино было чрезвычайными?

— Для нас чрезвычайность — это способ отражать реальность вне рыночных правил. Это имеет отношение к Беньяминовскому подходу к Истории [в своих «Тезисах о философии истории» Вальтер Беньямин писал о необходимости учитывать угнетенных, для которых состояние чрезвычайности не исключение, но правило - прим. автора]. Мы пытаемся дать возможность гражданскому обществу производить собственную картину мира, независимо от властных систем. Мы применяем средства кино для создания эффекта самодельности и дезориентации. Мы также играем на анонимности и уходе от идентификации, чтобы создать пространство сопротивления.

— Вы получили специальное упоминание жюри Венецианской биеннале за «беспристрастную» документацию, но ведь каждый человек, берущий в руки камеру выбирает, что ему снимать. Не занимает ли он какую-то сторону таким образом? Возможно ли вообще оставаться нейтральным?

— Это одна из самых глупых вещей, которые мы когда-либо слышали о своей работе. Невозможно снимать кино беспристрастно. Мы просто пытаемся делать это с уважением к уму зрителя.

— Вы отказались от участия в Венецианской биеннале, но, тем не менее, ваш отказ привлек внимание к фильму. Возможно, большее, чем если бы его показали на биеннале. Вы предполагали такую реакцию?

— Мы были очень удивлены. Художники со всего мира присылали нам сообщения с поздравлениями.