Вопрос, который меня неизменно ставит в тупик: «А ты ученый или художник?» Довольно агрессивно навязанная институциональная и общественная потребность в самоидентификации меня приводила в ступор на протяжении учебы и, если честно, приводит до сих пор. Состояние ступора усугубляется тем, что попытки усидеть на двух стульях приводят к довольно сложным отношениям внутри каждой из сред («Это очень интересно, то, что ты говоришь, — но признай, это же не наука. Ты же не наукой занимаешься?» vs «Круто, но при чем тут искусство?»), отсутствию здоровой профессиональной конкуренции и одиночеству.

Двойная жизнь в аспирантуре географического факультета МГУ и в Школе Родченко довела меня до двух комплектов одежды, которые приходилось менять в течение дня, двум ежедневникам и вечной необходимости оправдывать мой интерес и искреннее любопытство к «таким разным областям». Все мои дальнейшие работы — кураторские, художественные или научные, — были так или иначе связаны с попытками осознать особенности географического знания в России, предпосылок его формирования и возможности сосуществования художественных и исследовательских практик в изучении пространства.

Российская система образования (и, как следствие, общественное понимание того, как должны люди быть образованы и какие ступени в этом процессе должны быть пройдены) не подразумевает образования вширь — только вглубь выбранной специальности, сужая общий горизонт исследователя. Случаи, когда люди получают диплом не для галочки в разных, но имеющих точки соприкосновения областях, крайне редки. Это является следствием того, что современное состояние российской науки практически полностью исключает любые попытки междисциплинарного взаимодействия не только на концептуальном, но даже и на физическом уровне, — часто создается впечатление, что сама архитектура научных учреждений в России создана специально, чтобы противодействовать скрещиванию идей и знания. Вся система — от охраны и пропускной системы на местах до отсутствия нормальной системы распространения научных публикаций — как будто сознательно направлена на то, чтобы максимально противодействовать распространению знания и сохранить его от коллег с соседнего этажа. Стоит понимать, что социальные и гуманитарные области российской (а до этого — советской) академии находились под невероятным экономическим, общественным и политическим давлением практически сто лет, не задавались онтологическими вопросами и не занимались саморефлексией, продолжая двигаться по проложенным в советское время рельсам.

Попытки создания междисциплинарного исследовательского поля предпринимались в основном в современных изысканиях в урбанистике, набравшей популярность в последние несколько лет, либо же в гуманитарной географии, однако это стоит рассматривать скорее как исключение из правил. Современные проблемы популяризации научного знания — это отдельная и очень сложная тема и одна из любимых головных болей современных, особенно молодых, ученых, занимающихся общественными, социальными и гуманитарными науками.

Онтологические перемены, произошедшие в гуманитарных и социальных науках в условно западных академиях, не являются единственным путем развития дисциплины и тем более эталоном, но это тот путь, который мы по крайней мере должны знать и принимать во внимание, рассуждая о современном состоянии российской науки. Пространственный поворот, аффективный поворот, моментальная апроприация социальных теорий и приложение их к другим областям исследования, а чуть позже — осознание засилья этих социальных теорий и попытка отказа от них и перехода к телесным практикам освоения пространства — это очень общие слова и очень поверхностный пунктир тех этапов, которые были пройдены в развитии географического знания за последние десятилетия и стали классическими в академической науке.

Вполне естественно, что на определенном этапе границы между некоторыми экспериментами на территории современного искусства и развитием с различных сторон методик исследований пространства пересеклись и стали сосуществовать как единое целое. Примеров коллабораций между социологами, географами и художниками за последние пятьдесят лет возникает достаточно, равно как и публикаций и анализа различных форм взаимодействия. А формы и глубина взаимодействия действительно очень сильно отличаются от заигрывания с картографической формой репрезентации до глубоких отнологических исследований самого опыта пребывания в различных средах.

Самые яркие имена и примеры работы «на грани»: Ги Дебор и французские ситуационисты, Ричард Лонг, первым представивший сам факт перемещения по ландшафту как произведение искусства, или же работы Хэмиша Фултона, которые перекликаются с нерепрезентативной теорией в географии. Из-за специфики российского контекста и постоянного желания классифицировать художественные и социальные практики часто довольно тонкие и важные концептуальные работы в исследовании пространства оказываются под ярлыком land art (и часто это просто ландшафтный дизайн) или же art and science (который в настоящий момент подразумевает под собой скорее взаимодействие художников с высокими технологиями). На самом деле, анализ форм сосуществования искусства и науки в разных цивилизациях и с течением времени — задача крайне амбициозная и непростая, но позволяющая понимать, что существующая сегодня в России форма взаимодействия искусства и науки является далеко не единственно возможной.

Территория России является самой большой в мире, и проблем с ее освоением и воображением более чем хватает. Обозначенные выше особенности формирования научного знания (в том числе географического) явно не отвечают на все существующие запросы в обществе, в том числе и репрезентации территорий. Создание географических картинок разных мест, то есть буквально показ различных регионов, является само по себе задачей первостепенной важности. Выведение регионов и мест из «средне-серого» географического воображаемого и противопоставление визуального ряда официальному и доминирующему в масс-медиа и массовой культуре — фактически узнавание, как выглядят разные точки в России (опыт который редко может получить человек лично в силу транспортных инфраструктурных сложностей). Кроме прямой репрезентации безусловно важен сам телесный опыт разных мест и их проживание и концептуальные работы, так или иначе перекликающиеся с описанными выше темами.

Если обращаться к моим работам, то, наверное, они все в той или иной степени исследуют именно этот зазор между научным знанием и формой, в которой они должны быть представлены, и художественными практиками. У меня складывается ощущение, что этими вопросами сейчас занимается довольно большое количество молодых художников, включая меня, фактически начинается формироваться направление. Сейчас мы совместно с Кристиной Романовой и галерей «Триумф» запускаем проект Department of Research Arts, где пытаемся объединить всех, кого интересуют вопросы взаимодействия социальных и гуманитарных наук и современного искусства. Я очень надеюсь, что это даст толчок развитию новых методик исследования пространства и приведет в дальнейшем к созданию институционального поля для экспериментов.