То, что меня всегда интересовало в визуальной культуре, — это слабая эстетика, или то, что Борис Гройс называл
weak aesthetics. Не уверена, что мы с ним целиком совпадаем в описании того, что именно можно считать слабой эстетикой, но словосочетание мне очень нравится, потому что слабое — всегда уязвимое. А намеренно уязвимые вещи, на которые легко наброситься с разгромной критикой или равнодушно игнорировать их, всегда были для меня признаком храбрости художника, который любит зрителя больше, чем себя, ну и вообще подставляет вторую щеку. А значит — дает зрителю право и время отказаться от его искусства и заняться чем-то более увлекательным. Слабая эстетика для меня — это непризнанные художники, неизвестные картины всем известных людей, недостаточно узнаваемые фотографы, анонимные иконописцы, творившие в эпоху, когда Бога любили больше, чем собственное имя.
Современная культура опрокидывает водопад вирусных образов, но и среди них есть то, что интересно миллионам, и то, что нужно сотням. Мы с моими друзьями, когда оказываемся в классическом музее, всегда играем в одну и ту же игру — ищем неизвестные картины, около которых нет толп туристов, а потом стараемся найти на них странное животное или плохо нарисованное лицо с ошибками в перспективе. После, в музейном магазине, мы обязательно покупаем открытку с самой невостребованной картиной, чтобы взять ее с собой на память. Ведь даже самая нелюбимая картина получает шанс на любовь, если становится открыткой. В нашей коллекции есть открытки с инфантильным ранним Магриттом, где он рисует лошадь в дамской шляпке, и проходные работы Анри Руссо, сомнительные пейзажи турецких народных художников и дорогие профессиональные фото, подражающие любительским.
Я совершенно уверена, что искусство всегда нужнее тем, кто его делает, чем тем, кто его смотрит. Миллиарды жили и живут без греческих ваз, струящихся тканей на моделях Гойи, видеомэппинга и интерактивного перформанса. Именно поэтому так бессмысленно делить искусство на значительное и второстепенное, высокое и низкое. Именно поэтому так ценны художники, которые обнажают невидимое и еле уловимое. Пять лет назад, когда я училась в голландской школе искусств, я придумала блог
Bizarre Bazaar, в котором не было ни имен, ни подписей, а были только гипнотизирующие образы, странные, нерастиражированные, трудные и иногда непривычные для глаза. Попадались какие-то известные, а что-то попадало из домашних видео с
YouTube. Старые подшивки
National Geographic; никому не нужные домашние фотографии родителей в костюмах кроликов; ныряющие дельфины, неудачно снятые так, что они скорее похожи на огромные синие одеяла, чем на животных; Майк Тайсон, целующий голубей, — во всем этом было много импульсивного и просто дурацкого, но много и откровенной неудачи — слабости образа, созданного без расчета на внимание и интерес. Многое из того, что захватывало меня, было недоделано, глупо, криво скроено из-за лени, но именно это делало совсем проходные образы интересными и волнительными. Недостаточность попыток тоже может быть формой искусства, и тут я согласна с Младеном Стилиновичем, который
говорил, что искусства без лени не бывает.