Следующим значительным явлением был первый выпуск журнала Art-Language: The Journal of Conceptual Art, опубликованный весной 1969 года группой четырех молодых английских художников — Терри Аткинсоном, Дэвидом Бейнбриджем, Майклом Болдуином и Гарольдом Харрелом, которые идентифицировали себя с новым авангардным течением, созданным в Америке. Подзаголовок журнала исчез сразу же после первого выпуска, что довольно примечательно. Эта группа людей общалась между собой с 1965 года и оформилась в сообщество Art & Language в 1968-м. Они солидаризировались с концептуальным направлением в искусстве; это были художники, которые писали теоретические работы. В моем понимании, концептуальное искусство есть падение границ между теоретическими и художественными практиками. Это есть представление о том, что теоретическая практика может быть изначально художественной практикой. Есть две возможных позиции: либо теория становится основной художественной практикой, либо теория как таковая есть искусство, что является авангардистской идеей. Эти две интерпретации совпадают с внутренним расколом между концептуальным искусством как таковым и Art & Language. Здесь теория становится дюшановским реди-мейдом, и соревнование заключается в том, чтобы сделать из следующей авангардной идеи произведение искусства. Эту позицию я связываю с американским концептуальным искусством и особенно с позицией, представленной Джозефом Кошутом.
Позиция Art & Language заключалась не в том, что теория является художественной практикой с авангардным устремлением, она состояла в том, что нас принудил к этому крах модернизма. Если нельзя больше отождествлять искусство с производством предметов, которым можно дать ясное определение в рамках структурированной терминологии в соответствии с их материальными свойствами, а можно дать им только традиционное определение, в этом случае мы больше не знаем, где находятся рамки произведения искусства. Не зная, где они находятся, мы их раздвигаем, хотим мы того или нет. Мы не можем исследовать это, создавая объекты авангарда. Нужно понять, что мы делаем и является ли оно искусством. Позиция Art & Language всегда состояла в том, что художественная практика должна быть эссеистичной, похожей на письмо, просто для того, чтобы выбраться из этого провала. Но внутри Art & Language это всегда воспринималось как переходный период, как некая условная практика, навязанная крахом модернизма с его системой авторизации и аутентификации, цитируя слоган Art & Language: «Если бы концептуальное искусство имело будущее, то оно бы уже не было концептуальным искусством».
Это третий период, который, как я считаю, длился до 1972, может быть, до 1974 года. Предыдущий период продолжался с 1967 до 1972 года. К 1972 году становится ясно, что этому движению пришел конец: огромный интернациональный авангардный проект концептуального искусства вдруг стал ступенью на карьерной лестнице. Временный статус движения больше не имел никакой практической ценности. Более того, в конце 1980-х и в начале 1990-х термин «концептуальное искусство» приживается в журналистике и популярной культуре. Как этикетка на всем, что не является скульптурой и живописью, он становится все более и более популярен в качестве термина почти для любого авангарда, который ассоциируется с диссидентами в культуре.