Если раньше высшее образование было уделом среднего класса, то в 90-е годы оно быстро стало социальной нормой. Отсутствие высшего образования превратилось в аномалию. Поэтому спрос на него в обществе стал массовым: как раз в то время Россия выбилась в мировые лидеры по количеству молодых людей с высшим образованием. К тем, у кого не было диплома, относились с подозрением, и это, безусловно, стимулировало этот диплом получить. Также это был спонтанный отклик на безработицу: поступление в вуз давало возможность отложить поиски работы еще на несколько лет.

В 90-е вузы практически лишились госфинансирования, им пришлось конкурировать друг с другом, в том числе с негосударственными вузами, привлекать потенциальных студентов. На рынке конкуренция приводит к повышению качества, но высшее образование — продукт особого рода. В итоге качество высшего образования в 90-е годы в России упало очень сильно и резко. Обычно получение диплома хорошего вуза требует значительных затрат времени и энергии, это сигнал для работодателя о том, что вы способный человек. Российское высшее образование в 90-е годы эту функцию исполнять перестало: оно стало всеобщим, произошла быстрая деградация образовательных стандартов, резко снизились издержки получения высшего образования. Диплом вуза можно было получить, не прилагая больших усилий: заочно, без особых требований. В этом смысле, конечно, происходила инфляция высшего образования. Снижение требований к академическим программам вузов также способствовало тому, что высшее образование стало массовым.

Интересно, что на фоне общего падения стандартов образования и возникновения сотен вузов, предлагавших весьма сомнительные по своему качеству программы, выделилась группа элитных вузов, чьи дипломы действительно котировались. Но парадокс в том, что в этих вузах качество образования тоже падало. Они выделялись среди остальных скорее ожиданиями. Их студенты, можно сказать, учили друг друга — это то, что называется эффектом сообучения, peer-эффектом, суть которого состоит в том, что компания талантливых и мотивированных студентов рядом сама по себе очень помогает в учебе. Кроме того, престижные вузы довольно-таки придирчиво отбирали своих студентов, и этот эффект отбора поддерживал репутацию вуза, хотя сам вуз особых усилий для обучения студентов мог и не прилагать.

Вузы были вынуждены открывать подготовку по непрофильным для себя специальностям, которые пользовались большим спросом в первые годы после реформ, например юридическим и экономическим. Это привело к снижению качества обучения в этих областях. Спрос на эти специальности, сохранявшийся до недавнего времени, обусловлен тем, что советская высшая школа не готовила их в нужном количестве. Перепроизводство экономистов и юристов связано с фундаментальными факторами российского развития и в частности с низким качеством институтов — я имею в виду институты как правила игры в обществе: верховенство закона, борьба с коррупцией и т. д. Чем хуже обстоит дело с институтами в стране, тем сильнее в ней спрос на юридические специальности. Кстати, в последнее время, кажется, ситуация начала меняться. Спрос на эти специальности немного пошел на спад, а медицина стала популярнее и престижнее. Я считаю, это положительный сдвиг.

Как менялось количество студентов с 60-х до середины 2000-х

Высшее образование 90-х годов — небольшое зеркало, в котором отражалось все, что происходило в стране. Речь идет о довольно противоречивых процессах. С одной стороны, резко ухудшилось экономическое положение преподавателей, понизился их социальный статус, что привело и к снижению качества высшего образования в значительной части вузов. С другой стороны, это было время определенной свободы, возникновения новых вузов и новых практик, эпоха разного рода экспериментов, появления новых специальностей. 90-е годы — время внедрения в российскую систему высшего образования новых моделей, почерпнутых за рубежом, и в этом смысле тогда был накоплен достаточно позитивный, интересный опыт, который продолжает применяться и сейчас. Переход на современную трехуровневую систему высшего образования был достаточно сложным, но он был бы невозможен без того, что было сделано в 90-е годы.

Массовизация высшего образования — это неизбежный и общемировой процесс. Существует пример Финляндии, где поставленная задача массового высшего образования рассматривалась как важная часть социальной политики. Наше образование в результате этого явления превратилось в коммерческий продукт, чего еще не было в 90-е годы — хотя истоки этих процессов, конечно, лежат именно в том десятилетии. Когда уже в 2000-е годы появилось такое словосочетание, как «образовательные услуги», многих работников высшего образования это поначалу шокировало. Но, по-видимому, массовизация — это также неизбежный процесс, общемировая тенденция. Высшее образование превращается в товар, который вузы продают потребителям. Это ведет к снижению качества. Прежде высшее образование, в особенности в самых лучших вузах, носило индивидуализированный характер, да и само высшее образование было в определенной мере элитарным. Теперь это в значительной мере становится маловозможным.

Везде в мире наука в значительной степени поддерживается грантами. В 90-е годы наиболее активные, продвинутые преподаватели и ученые старались получать такого рода финансовую поддержку, и она, конечно, способствовала сохранению образования. Думаю, без грантов отток преподавателей из высшей школы был бы сильнее. Однако притом что в 90-е годы были достаточно широкие возможности получения поддержки со стороны международных фондов, понятно, что с учетом размеров нашей страны и количества вузов грантов хватало далеко не на всех и их распределение было неравномерным. Тем не менее это был важный элемент поддержки и сохранения высшего образования.

Интерес к гуманитарным дисциплинам в 90-е годы был достаточно высоким. В 1991 году на базе Московского историко-архивного института возник Российский государственный гуманитарный университет, который стал лидирующим в этой области вузом, куда пришли работать известные крупные ученые. В РГГУ всегда был очень высокий конкурс. Есть мнение, что XXI век будет столетием гуманитаристики и потребность в освоении именно этих направлений будет расти. В 90-е годы с этим все было достаточно благополучно, но уже впоследствии произошли определенные откаты. Так, в 90-е годы в нашей стране государство минимально вмешивалось в политику и содержание высшего образования, а с 2000-х годов степень вмешательства государства постепенно усиливалась. Государство преследует свои цели, связанные прежде всего с экономией бюджетных средств, поэтому на региональном уровне происходило сокращение бюджетных мест, и в первую очередь по гуманитарным направлениям. При этом поток желающих поступать на эти направления никогда не иссякал.

Как с 1993 года менялся процент студентов, которые учились платно и на бюджете

К сожалению, 90-е годы у нас демонизированы, представляется, что везде был распад великой традиции. Я создала свой журнал «Новое литературное обозрение» в 1992 году, это был первый независимый гуманитарный журнал в постсоветской России. Поэтому для меня, например, очевидно, что как раз 90-е годы заложили основы нового высшего образования.

Сейчас на волне загадочной для меня ностальгии по Советскому Союзу начинает идеализироваться советское образование. Его главная проблема — я прежде всего имею в виду гуманитарные дисциплины — в том, что оно давало большое количество информации, но совершенно не было настроено на свободное, критическое мышление. Думать и обсуждать было не принято ни в школах, ни в вузах. В ряде дисциплин неплохо готовили узких специалистов, но все, что связано с гуманитарным образованием, было явлением весьма печальным. В советское время гуманитарные дисциплины сильно пострадали, они были идеологизированы и зависели от политической конъюнктуры.

Именно в начале 90-х годов появилась возможность независимого развития науки и высшего образования. Прежде всего был стихийный школьный бум: многие лицеи и школы стали разрабатывать новые, более углубленные программы, дающие новые возможности, информацию, которая была запрещена раньше, и значительно больше рефлексии. Этот феномен почему-то не исследуется, хотя он был толчком к реформированию высшего образования.

Только когда границы открылись, мы до конца поняли, насколько мы отстали — и прежде всего в гуманитарном знании. Оказалось, что нам надо много дочитывать и переводить. До сих пор издатели переводят огромное количество гуманитарной литературы, которой раньше не было в обороте. При всей сложности ситуации в стране 90-е годы дали толчок к развитию новой системы образования. Именно тогда предпринимаются попытки создать более продвинутое гуманитарное образование, отвечающее современным задачам, появляются новые вузы — РГГУ, Европейский университет, «Шанинка» и другие. Причем, насколько мне известно, конкурсы в гуманитарные вузы в то время низкими не были, гуманитарное знание все равно привлекало людей. Таких новых вузов вначале было не так уж много, и все-таки они дали нам целое поколение ярких и интересных исследователей: наши сегодняшние молодые талантливые ученые гуманитарных наук учились как раз в 90-е годы. В то время начинается расцвет частных университетов — конечно, они были разными по уровню, и тем не менее шел большой любопытный эксперимент.

В советское время был диктат чтения, было представление, что есть определенный набор книг, который человек должен прочитать. Это было своего рода мерилом, отчасти ложным, образованности. В 90-е годы произошла приватизация чтения, от людей уже не требовалось выдать на-гора какое-то количество книг, которые они прочитали. Появилось чтение как удовольствие. Дело в том, что в то время появилось большое количество независимых издательств, которые стали восполнять разнообразный спрос — от популярной литературы, которой очень не хватало, до серьезной, академической, которую тоже трудно было достать. Это был важный и востребованный рынок. Не знаю, что происходило в технических дисциплинах, возможно, там ситуация действительно была драматической, но в гуманитарном знании дела шли в гору. В 90-е годы появилось большое количество независимых журналов, это был настоящий расцвет независимой гуманитарной прессы. Все вместе это дало толчок к развитию нового образования.

Гарантия трудоустройства в СССР — еще одна иллюзия, которая, мне кажется, сложилась из каких-то ностальгическо-утопических представлений о той эпохе. В советское время, особенно хорошо я знаю это на примере конца 1970-х годов, гуманитарное высшее образование ничего вам не гарантировало, работать по специальности было большой проблемой. Рынок престижного труда был очень узкий, весь парализован блатом. А если вы все-таки попадали в профессию, то могли годами сидеть на мизерной зарплате без всякой надежды на повышение. Это была эпоха застоя, настоящей стагнации, когда карьерного роста без связей почти не было. Так что многие с успехом меняли профессии. Люди получали хорошее образование, а потом шли в сферу предпринимательства, и я не вижу здесь никакой трагедии. Не стоит рассматривать предпринимательство как социальное поражение: напротив, хорошее образование и воображение очень помогают в предпринимательской деятельности, которая не обязательно является торговлей или бизнесом в чистом виде. Это могут быть разные виды социальной активности.

Именно в 90-е годы с развитием книгоиздания, журналистики и медиа требовались люди с хорошим гуманитарным образованием и навыками управления. Как раз в то время можно было найти себе достаточно престижную работу, пойдя в новую журналистику. Более того: журналистика тогда очень неплохо кормила, по крайней мере в Москве. Можно было даже быть фрилансером, писать в несколько изданий.

В 90-е годы, когда государство было нищим, особенную роль сыграли западные фонды, и особенно Фонд Сороса. Вначале он дал ученым, которые в тот момент находились в очень сложном положении, единократные гранты, что называется, «на жизнь», и все это запомнили. Потом со стороны фонда началась системная поддержка культуры, в том числе книгоиздания и библиотек. Это была огромная институция, которая, наверное, спасла русскую культуру и образование в 90-е годы. Конечно, на самом деле возможность получить западный грант — нормальная практика. К 2000-м годам мы уже научились писать заявки и вообще стали входить в нормальное международное сообщество.

Как это ни печально, сейчас возвращается старорежимная идеология. Институции, ответственные за образование, начинают искусственно отрезаться от международных средств под видом того, что какие-то шпионы приносят деньги и рушат образование. Проблема в том, что у самого государства денег не так уж много и распределяются они по довольно странным принципам. Это возвращение в полуизоляционистское, традиционалистское общество очень опасно: мы начинаем снова выпадать из международного контекста. Новая идеологизация науки ведет к тому, что не сегодня завтра опять начнется разговор, что такое русская наука и что такое не русская наука. Мы уже это проходили в советское время, и это опять нам грозит отставанием. После двадцати с лишним лет упорной работы общества и образования у нас действительно появилась когорта ученых, работающих в России и за рубежом, которые владеют инструментарием и подходами на уровне мировых исследований, и вот уже скоро мы сможем увидеть рождение новой российской школы науки. Будет очень печально, если сейчас у нас снова ничего не получится.

Парадоксально, но в нашей стране самые интересные нововведения в образовании и культуре всегда возникают в моменты разлома, когда государство ослабляет свою хватку. К сожалению, когда в 2000-е годы государство начало вводить ряд новых законов, интересные эксперименты 1990-х годов не были учтены как в школьных программах, так и в высшем образовании. Сейчас вновь вместо идеи разнообразия и поисков новых способов образования все опять идет к унификации, вновь появился тренд на идеологизированность. Все это совершенно не способствует качеству высшего образования.

Как рос интерес студентов вузов к разным специальностям

В 90-е было много людей, купивших себе дипломы о высшем образовании. Сейчас этого почти нет, а в то время в метро стояли люди с табличками: «Продам диплом». И, конечно, чем перспективнее с точки зрения обывателя была специальность, тем дороже были корочки. Например, диплом математика никто не покупал, потому что неясно, что с ним дальше делать, а вот на дипломы юристов, экономистов и управленцев МГУ или ЛГУ был большой спрос. Спрос рождает предложение, и появились сотни вузов и филиалов (замечу: и негосударственных, и государственных) по всей стране, которые якобы готовили юристов, экономистов и менеджеров. Так появилась масса безработных «специалистов» с корочками о высшем образовании. Борьба с халтурными вузами продолжается по сей день. Я помню, в одном «вузе», который мы с большим трудом закрыли, под лекции снимали залы кинотеатра. За три года обещали высшее образование, полная профанация.

Высшее образование в 90-е в большей степени давало людям определенный социальный статус, а не профессию. Сигнал со стороны рынка труда в те годы не шел — никто не знал, сколько нужно инженеров определенного профиля, а у работодателей инвестиционные планы были всего на год-два вперед. Поэтому те, кто об этом задумывался, шли за документом о престижном высшем образовании. А оно определялось брендами вузов, которые нарабатывали в советские времена. Хорошее высшее образование ценилось, работодатель верил дипломам ведущих вузов и с удовольствием принимал выпускников, например, МГУ.

Работодатели стали требовать именно общее высшее образование, которое говорит об определенном уровне культуры. Люди с таким образованием требовались для всей службы сервиса, которая в те годы только начинала развиваться. Так, однажды мне сказали, что в продавцы предпочитают брать выпускников педагогических вузов: у них лучше коммуникативные навыки.

Дифференциация высшей школы, которая происходила в 90-е годы, сейчас стала оформляться институционально: государство стало понимать, что надо иметь различные программы по работе с разными вузами. Следующим шагом государства должно быть разделение дипломов о получении высшего образования и о получении профессии. На современном рынке труда производству нужны грамотные инженеры, умеющие работать с высокими технологиями. Специалисты нужны «Роснано», «Росатому», оборонной и космической промышленности. Это те сектора рынка труда, которые требовали, требуют и будут требовать профессионалов. Старое поколение не может перейти на новое оборудование или просто уже уходит из жизни. И вузы вроде МИФИ, МГТУ им. Н. Э. Баумана всегда будут востребованы работодателем. С другой стороны, есть так называемые массовые вузы, которые дают высшее образование, но реально не дают профессии. Для освоения профессиональных компетенций их выпускники должны получать дополнительное профобразование — это некоторый аналог того, что в Европе и США называется liberal arts.

Сколько выпускников сразу после вуза работали не по специальности

С естественными науками и естественно-научным образованием в 90-е годы ничего совсем ужасного не произошло. Я в 90-х не преподавал, но могу сравнивать математическое образование, которое получал в 80-е годы, и биологическое, которое даю сейчас. Никакой особой разницы между одним и другим я не вижу. А вот школьное образование в то время местами становилось гораздо интереснее, чем было в советское время и чем стало сейчас.

Теоретически есть области научных знаний, которым требуется не так много финансирования. Информатика, которой я занимаюсь, — относительно дешевая область: данные в целом общедоступны, пока интернет не отключили. В этом смысле экспериментальным наукам действительно было хуже, они более уязвимы, чем теоретические. Разница в том, откуда берется материал: если он собирается экспериментально или в поле — это дороже, а если в библиотеке, в интернете или берется из головы — это дешевле. Конечно, экспериментальные науки и сейчас не особенно процветают, но в целом финансовая ситуация по сравнению с 90-ми улучшилась. Тут нет никакой научной специфики: в 90-е годы во всей стране был тяжелый финансовый кризис, а в 2000-е денег стало больше — в том числе и в науке.

Когда именно началась гонка за корочками — вопрос для социологов, но нужно помнить, что у уважающего себя первого секретаря обкома была-таки степень. Существовали бригады, которые писали диссертации по новейшей истории: если это был какой-нибудь белорусский обком, то про партизанское движение, если в Казахстане, то про целину.

В стране в 90-е годы произошла девальвация абсолютно всего — и ученых степеней тоже. Разумеется, как только образование стало относительно либерализованным, появилось большое количество левых контор, которые рисовали дипломы, и люди, которые писали на заказ все от курсовых до диссертаций. Но статистики «Диссернета» за 90-е годы не существует, потому что материалы просто не оцифрованы и мы не можем с ними работать.

Надо различать списанные или сделанные на заказ диссертации (часто это одно и то же) и просто липовые дипломы. Скажем, по нашим данным, примерно у одной пятой ректоров государственных вузов в диссертациях много списано, и у одной седьмой директоров московских школ тоже, но дипломы все-таки настоящие, а вот у директора московской школы № 1409, депутата Московской городской думы Ирины Ильичевой диплом кандидата педагогических наук просто фальшивый.

Опять же, надо смотреть статистику, но кажется, что тренд нарастал в 2000-е годы. Дмитрий Ливанов (министр образования и науки РФ с мая 2012-го по август 2016 года. — Прим. ред.) попытался с этим что-то сделать. В итоге это явление до некоторой степени было остановлено усилиями, с одной стороны, «Диссернета», с другой — предыдущего руководства Минобрнауки. Так что в последнее время мода на корочки у чиновников в значительной мере ослабла. Полтора года назад мне рассказывали чудесную историю о директоре одного большого комбината, который перестал писать на своей визитной карточке, что он кандидат экономических наук, — видимо, умный директор. Такие неправильно полученные корочки из полезного предмета превратились скорее в опасный: всегда есть шанс, что произойдет скандал. Впрочем, сейчас ситуация, скорее всего, опять будет ухудшаться, потому что новый министр Ольга Васильева к этой деятельности (борьбе с поддельными диссертациями. — Прим. ред.) относится, мягко говоря, прохладно. Уже приняты решения, которые затрудняют нашу работу: скажем, хоть я и член Президиума ВАК, мне теперь нельзя посещать заседания гуманитарной секции. Что важнее, все время мелькают проекты поправок в Положение о защите степеней, которые сделают лишение степени практически невозможным.

В 90-е годы многие ученые из экспериментальных областей уехали за границу из-за невозможности заниматься наукой здесь. Уехали не за зарплатой, а чтобы вообще иметь возможность быть учеными. В то время в экспериментальных науках выживали люди, которые имели какие-то контакты с Западом и могли проводить свои опыты за рубежом. Многим помог выжить Фонд Сороса. Я знаю людей, включая себя, которые благодаря этой поддержке остались в России. Если бы у меня не было соросовского гранта, то с большой вероятностью мне пришлось бы уехать — несмотря на то, что моя наука дешевая.

По моим наблюдениям, в 90-е годы происходила утечка мозгов вследствие общей разрухи, а потом ситуация стала выправляться. В 2000-е годы даже был некоторый поток обратно, сама по себе идея после защиты на Западе вернуться в Россию и работать здесь перестала казаться дикой. Сейчас, судя по тому, что я наблюдаю среди своих студентов, поток опять усиливается, но уже не по экономическим причинам, а по психологическим: просто очень противно. У меня была совершенно замечательная аспирантка, которая осенью 2014 года меня предупредила, что будет искать позицию где-нибудь на Западе. У нас ей и наука нравилась, и финансово все устраивало, просто сказала, что не может больше здесь жить. Сейчас она работает в очень сильной европейской лаборатории, хотя мы все еще доделываем то, что начали тут. Вторая похожая история: на одной из Летних школ по молекулярной и теоретической биологии со мной советовались студенты, которые только что поступили на первый курс. Им, как победителям всероссийских олимпиад и международникам, были положены повышенные стипендии, но с условием, что после окончания университета надо будет какое-то время отработать в России. Они склонялись к тому, чтобы отказаться от такой стипендии, потому что не хотели с нашим государством связываться никакими обязательствами — это притом что они явно из небогатых семей и финансово это для них было вполне существенно. Это было пару лет назад — не думаю, что с тех пор ситуация сильно изменилась.

© 2009—2017 Теории и практики. Использование материалов сайта «Теории и практики» разрешено только при наличии активной ссылки на источник. Все права на изображения и тексты принадлежат их авторам.