Елена Трубина: Образ города неотделим от образа городского субъекта. В России, да и во многих других местах, этот условный субъект прежде всего очень занят — зарабатыванием денег. Агамбен, которого вы упоминаете, в той же книге «Грядущее сообщество» говорит о «без-деятельности», даже объявляя ее сущностью человека. Бездеятельность, непроизводительность, деятельность, которая состоит в созерцании собственной возможности — что может быть высшей свободой? Он приводит в качестве примера литературу, созерцающую возможности языка, и искусство, созерцающее возможности тела. Все это чудесно, но мыслитель признает, что властная машина присвоила себе и бездеятельность, сделав праздник и праздность мечтой людей, хронически обреченных на «многозадачность». То есть, грубо говоря, именно потому, что ты вовлечен во множество «проектов», о чем иронически писал еще Хайдеггер, именно потому, что ты без отдыха трудишься, будучи встроенным в капиталистическую машину, ты так упорно мечтаешь о праздности и тем самым утверждаешь свою встроенность в эту машину. По Агамбену, «праздник и праздность беспрестанно всплывают в мечтах и политических утопиях Запада и все так же беспрестанно терпят крах».
Я бы предложила такую свежую иллюстрацию этого довода. Если мы посмотрим на Египет, Турцию, Болгарию, Грецию, то увидим, что немалое число протестующих — молодежь, которая обречена на праздность огромной безработицей, составляющей до шестидесяти процентов в Греции. Говорим ли мы об испанских indignados, уличных выступлениях в Италии, Греции и Португалии, часть повестки дня этих недавних протестов — требования к правительствам предпринять что-то в связи с беспрецедентной безработицей, требования, по сути, возможности продуктивного включения в капиталистический порядок, а значит и требования надежной идентичности. Почему? Да потому что в обществе модерна ты выстраиваешь самопонимание на основе того, что ты делаешь профессионально, профессиональный вектор — самый главный в веере вариантов понимания себя. Если общества нет, если ты хотя бы иллюзорно не принадлежишь какому-то профессиональному сообществу, тебе неоткуда черпать основания для самоуважения. Так что «неизвестный гражданин», на которого вы ссылаетесь, сделан! Это ты не от хорошей жизни неизвестен. Возможно, это следствие той недопризнанности, на которую тебя обрекает режим. Это прекрасно демонстрирует Кэтрин Бу в книге
«За прекрасной вечностью: жизнь, смерть и надежда в пригороде Бомбея», посвященной бомбейской трущобе Аннавади. Повседневная коррупция и моральная грязь, в которых вынуждены жить люди, зажатые между аэропортом и роскошным отелем, приводит к тому, что габитус этих людей «ломается» (я тут пользуюсь метафорой
Лоика Вакана). Длительное существование в условиях социальной нестабильности порождает противоречащие друг другу поступки людей, ломает их морально, толкая, как показывает Бу, отнимать последнее у тех, кто слабее. Вот что стоит за анонимными масками: сочетание апатии большинства и давления социального порядка, окончательно лишающих людей из низов возможности эффективно приспособиться, вырваться, «пробиться».
Говоря об образе города, я бы подчеркнула его сегрегированность. Эту нарастающую социальную дифференциацию надо картографировать, чтобы не обольщаться. Возможна разная дистанция от нищеты, говорит Бурдье, и теперь, после объявленной реформы Академии наук в России, этот тезис, боюсь, станет актуален и для очень образованных людей. Теперь и эта ниша для них под большим вопросом. Вот и еще один довод в пользу необходимости приспосабливаться к структурам общества, где доминируют как раз не слишком образованные: ведь кругом царит негативная селекция. И у нас, и за рубежом властный порядок демонстрирует такую волю к собственному переизобретению и «заглатыванию» протеста, что на анонимность протестующих я бы особенно не уповала…
С другой стороны, между индивидуальным физическим присутствием протестующего на Таксиме и тем, физическим же, присутствием на митингах, которое мы больше всего запомним из событий 2011–2012 годов, есть связь. И он, и мы вернулись с митингов другими людьми, иначе представляя свои связи с другими, иначе представляя круг коллективных возможностей. Повторяя утверждения о капитализме как тотальности и наблюдая антикапиталистические движения последних нескольких лет, мы сталкиваемся с такими противоречиями, которые еще не описаны. Это либо ситуации, когда надо по-новому проживать, переживать, проходить через известные противоречия. Скажем, противоречие между стремлением к жизни с достоинством и необходимостью успешной карьеры. Ты можешь десятки лет жить с этим противоречием, как это делают миллионы людей, но наступает момент кризиса, когда ты больше не можешь просто терпеть это противоречие, и ты выходишь на улицу, либо пытаешься что-то изменить, включаясь в политику малых дел. Ты создаешь в городе ситуации или структуры, в рамках которых возможны интеллектуальные и художественные высказывания. Существуют такие политические обстоятельства, в которых сами продолжение высказываний и их накопление ценны как обещание возможности иных обстоятельств.
Интервью впервые было опубликовано в «Художественном журнале» №89, 2013.