Комиссия по этике
Зачем нужна мораль, почему мы обманываем и что мешает нам быть свободными
Текст: Катя Прокудина
Зачем человеку совесть, как мы понимаем, что морально, а что нет, почему все труднее предсказать, какие поступки большинство посчитает стыдными, может ли эмпатия навредить обществу, как государства занимаются обманом и самообманом, а также что мешает нам стать свободными — «Теории и практики» собрали в один дайджест материалы с мнениями ученых, писателей и философов об этике.
Гексли рассматривал человеческую этику как победу над природой и сравнивал ее с ухоженным садом. Садовник должен неустанно работать, чтобы содержать свой сад в порядке, препятствуя его одичанию. <…> Природа постоянно пытается подорвать усилия садовника, наводняя его участок отвратительными сорняками, слизнями и другими вредителями, готовыми в любой момент задушить те диковинные растения, которые тот стремится вырастить. В этой метафоре сказано все: этика — уникальный человеческий ответ на неуправляемый и жестокий эволюционный процесс. В известной лекции на эту тему, произнесенной перед большой аудиторией в Оксфорде в 1893 году, Гексли так сформулировал свою позицию: «Следование тому, что лучше с этической точки зрения, что мы называем великодушием или добродетелью, означает поведение, которое во всех отношениях противоположно образу жизни, ведущему к успеху в борьбе за выживание во Вселенной».
Человек
В середине своего юношества человек хранит у себя в голове уже множество разных моделей от окружающих его людей. И если мы принимаем решение что-то сделать — например, залезть в чужую сумку, — наш мозг начинает проверять эти модели для того, чтобы убедиться, что эти действия не могут навлечь на нас чужой гнев. <…> Таким образом, наш мозг заслоняет фактическую реальность эмоциями, которые должны убедить нас поступать «правильным» и безопасным образом. <…> Люди — социальные существа, которые должны ладить друг с другом, чтобы обеспечивать себе выживание и эффективную коммуникацию. Поэтому в нас заложены механизмы, формирующие совесть и все сопутствующие ей чувства.
Если у человека есть базовое воспитание (и, как следствие, базовый набор ценностей), он, скорее всего, станет адептом морали, близкой по своим аспектам к понятию морали всех людей, в независимости от того, живут ли они в Лондоне, Москве или посреди Африки. <…> Большинство людей вырастают, веря (с некоторыми вариациями) примерно в одни и те же вещи. <…> Мораль может быть объективной. Лучшая аналогия — это цвет. Если мы смотрим на красный предмет, например помидор, он объективно красный — если только мы не дальтоники или не смотрим на него через солнцезащитные очки. Но для осознания цвета необходим человек и его опыт: если никто на этот помидор не смотрит, бессмысленно говорить, что он красный. <…> Если дальтоник скажет, что помидор оранжевый или пурпурный, он будет ошибаться.
Мы надеваем социальные маски так же, как и любой человек с древнейших времен. У групп тоже есть маски. Политические партии разрабатывают платформы, компании выдают сотрудникам руководства, а страны пишут конституции. Всякое человеческое сообщество, всякий институт, от гей-парада до ку-клукс-клана, стремится к целостности посредством разработки норм и ценностей, которые помогают отделить своих от чужаков. Примечательно, что, включившись в некий институт или идеологию, мы просто не способны смотреть на внешний мир иначе, как сквозь эту искаженную линзу, называемую иллюзией асимметричной проницательности. <…> Нам кажется, что другой человек должен быть каким-то образом ущербен, иначе он видел бы мир так же, как мы, — правильно.
Обычно люди пытаются совмещать два противоположных поведенческих паттерна: с одной стороны, мы стараемся вести себя так, чтобы не было противно смотреться в зеркало, с другой — мы все способны на обман в ситуациях, когда нам это выгодно. Вы можете возразить, что так не бывает, что можно быть либо честным, либо довольным собой, однако благодаря гибкости восприятия и способности рационализировать собственные поступки возможно и то и другое. И до тех пор, пока мы сохраняем способность находить рациональные причины, оправдывать собственное поведение, мы вполне можем одновременно жульничать и оставаться в согласии с собой. Получается, что чем выше наша способность находить рациональные причины своих поступков, тем более нечестными мы можем быть, продолжая считать себя хорошими.
«Жизнь — это движение, а движение связано с тем, что заставляет человека действовать, — амбициями, властью, удовольствиями. То время, которое человек может посвятить морали, он вынужден отрывать от движения, частью которого он является. Ему приходится делать выбор между добром и злом, раньше или позже, потому что от него этого требуют моральные последствия — чтобы он мог сладить с самим собой на следующий день. Его совесть — проклятие богов, которое он должен принять, чтобы получить от них право мечтать».
Общество
«Каждый раз, когда я говорил кому-то, что пишу книгу о стыде, многие собеседники просили, чтобы я обязательно написал в ней о том, почему же сегодняшние молодые люди совсем потеряли стыд. <…> Конечно, я могу понять, откуда появляются такие мысли. Cегодня, если в новостях передадут, что какой-то священник был у проститутки, это едва ли кого-то сильно взволнует. Многие люди приложили массу усилий к тому, чтобы мужчины могли выходить чистыми из самых разнообразных секс-скандалов. Но позор и стыд из общества никуда не исчезли. Просто теперь позорно делать другие вещи. И при этом все труднее предсказать, какие именно. Потому что решение о том, что стыдно, а что нет, принимает толпа в твиттере. Там мы решаем, кто заслуживает разрушения, и не просим советов у правовой системы. И этот факт делает нас непредсказуемыми и опасными».
«Невозможно выстраивать и формальные моральные системы без представления о личности. Томас Рейд, философ XVIII века, отмечал, что основы правосудия — права, обязанности, ответственность — невозможны без идентификации человека как определенной личности. <…> Мораль делает необходимой идею об индивидуальности, наделяет ее жизнью, дает ей право на существование. Если бы у нас не было совести, у нас не было бы и потребности в индивидуальности. У людей очень громоздкие и сложные общественные и моральные системы, а соответственно, раздутые эго».
«Мораль — это прекрасно, но мы слишком переоцениваем ее значимость и свои возможности в этой области. Мы не можем сдержать собственные новогодние обещания, почему тогда мы ждем от других, что они будут стойкими и неподкупными? Почему нас так возмущает, что другие люди паркуют машины в неположенном месте, в то время как мы едва ли задумаемся о том, чтобы накормить нищего на те тридцать долларов, которые тратим на пиво? Можно оправдывать себя сколько угодно: когнитивный диссонанс, экономика потребления, ощущение беспомощности (синдром капли в море), — но я думаю, что это едва ли будет честно. Правда заключается в том, что мы не очень развиты в области нравственности — настолько, что даже думать об этом становится стыдно. Мы только-только начали признавать превосходство морали над нашим собственным благополучием, и пока нам трудно справляться с этим».
«Большинство людей считают, что преимущества эмпатии так же очевидны, как и вред расизма: то есть слишком очевидны, чтобы требовать подтверждения. Мне кажется, это ошибка. Я считаю, что определенные аспекты эмпатии делают ее плохим ориентиром в социальной политике. Эмпатия полна предубеждений: мы более склонны сочувствовать привлекательным людям, тем, кто похож на нас или имеет такие же этнические корни. И она очень ограниченна: она связывает нас с отдельными индивидами, настоящими или воображаемыми, но делает нечувствительными к количественным различиям или статистическим данным. <…> Наша политика станет лучше, когда мы поймем, что сто смертей хуже, чем одна, даже если мы знаем имя этой единственной жертвы. И признаем, что жизнь человека в далекой стране не менее ценна, чем жизнь нашего соседа, — даже если наши эмоции тянут нас в другую сторону».
«Ключ к этой проблеме кроется в понятии, которое экономисты и логики называют коллективным знанием, — они отделяют его от индивидуального знания. Индивидуальное знание — это когда, А знает Х и B знает Х. А коллективное знание — это когда, А знает Х, B знает X и, А знает, что B знает X, а B знает, что, А знает Х, — и так до бесконечности. И эта разница имеет важные последствия. Например, почему свобода собраний защищается как фундаментальное право любой демократии? Почему политические революции вершатся, когда толпа собирается на площади, чтобы бросить вызов диктатору? А потому, что, когда люди были дома, все презирали диктатора, но никто не знал, что другие люди знали об этом. Стоит собраться всем в одном месте, где все знают, что все остальные знают, что все терпеть не могут диктатора, так сразу это знание дает им коллективную силу поставить авторитет диктатора под вопрос».
Культура и мораль служат для того, чтобы обуздывать человека. Ницше призывает нас отречься от традиций и устоев, если мы не желаем оставаться рабами. «Кто слишком себя щадит, тот от этого заболевает!» — пишет он в своем труде «Так говорил Заратустра». Это, безусловно, суровые слова. Ницше подвергает сомнению религию и концепцию Бога, чтобы наделить понятия добра и зла новым значением. Он называет христианскую мораль рабской, ведь она требует смирения, сострадания и любви, а Ницше видит будущее за сверхчеловеком.
Власть
Историк Мартин ван Кревельд: «Даже с самым плохим правительством будет лучше, чем без него. Без него люди просто съедят друг друга — и это можно увидеть в таких местах, как Сомали, в Африканском регионе, в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Может быть, в Сирии. Там существует правительство худшее из всех возможных, но даже хуже этого было бы не иметь правительства вовсе. Правительство абсолютно необходимо. Но что за форму должно принимать правительство сегодня — это отдельный вопрос».
В книге «Обмани себя» Роберт Триверс описал обман и самообман, к которым прибегают животные и люди. В качестве примера ученый привел события, произошедшие в США после катастрофы 11 сентября 2001 года. Принятое правительством решение напасть на Ирак было основано на двух утверждениях, которые впоследствии оказались ошибочными. Во-первых, утверждалось, будто Усама бен Ладен связан с Ираком, а во-вторых — будто Ирак владеет оружием массового поражения. Чтобы выяснить обоснованность этих обвинений, в США были организованы несколько экспертных групп, в задачи которых входило также спрогнозировать последствия возможной войны. Специалисты, привлеченные для работы в этих группах, пришли к выводу, что США следует воздержаться от нападения на Ирак. Однако на тот момент власти государства уже начали подготовку к войне, и лидеры страны предпочли пропустить предостережения мимо ушей. Триверс считает, что такое поведение типично для человека: уже приняв определенное решение, люди не склонны слушать возражения. На следующей стадии они ищут подтверждения собственной правоты, основываясь на ложных предпосылках.
Философ Кирилл Мартынов: «Почему бы нам просто не передать решения всех моральных проблем на откуп некой машине, которая в состоянии оперировать большими данными и делать это корректно и убедительно для нас самих — более убедительно, чем какой бы то ни было человек? <…> Мы видим, как этика в течение всей истории человеческой культуры меняется (начали мы как вид не только рабовладельцев, но и как вид каннибалов, — так считают сейчас некоторые антропологи). Сейчас считается, что и то и другое нехорошо, хотя с прагматической точки зрения, может быть, это было вполне приемлемо. Если мы отдадим этику на аутсорс машинам, то мы можем ее законсервировать, и это приведет к совершенно неочевидным последствиям. Возможно, это станет самым глубоким консервативным поворотом в истории. Этическая машина может стать самым удобным изобретением для тех людей, которые хотят при помощи некой ссылки на моральный авторитет гарантировать сохранение своей власти».
Ален Бадью — один за наиболее влиятельных ныне живущих французских философов. Среди его наиболее доступных и важных для массового читателя работ можно назвать книгу «Этика. Очерк о сознании Зла». Основной задачей этики в наше время считается сопротивление злу за счет вмешательства в жизни других людей: осуществления закона, военных интервенций, подавления восстаний и бунтов. Философ считает, что эти действия не тождественны созданию Добра, которым и должна на самом деле заниматься этика. Для него этика — скорее фундаментальный взгляд на мир, часто предполагающий сохранение статус-кво, позитивная сила, а не предлог для реализации империалистических амбиций.
Еще
