Моя миссия — помочь инфобесам стать инфоангелами

13 мая 2021

Текст:
Надя Макова

Антон Сажин, CEO образовательной онлайн-платформы CORE, разрабатывал правительственные программы развития онлайн-образования, Национальную платформу открытого образования (НПОО) и образовательные онлайн-продукты для крупных брендов. Надя Макова, CEO K-AMPUS, поговорила с Антоном на самые злободневные темы сферы просвещения — о цифровизации школ, закостенелости университетов и приоритетных направлениях развития рынка.

Идеологи просвещения

АНТОН САЖИН

НАДЯ МАКОВА

CEO и управляющий партнер проекта «Теории и практики»

СЕО CORE

— КОГДА Я ГОТОВИЛАСЬ К НАШЕЙ ВСТРЕЧЕ И СМОТРЕЛА ТВОЮ БИОГРАФИЮ, СНАЧАЛА Я ПОДУМАЛА, ЧТО ЭТО ПРО ЦЕЛУЮ КОМАНДУ ЛЮДЕЙ: НЕ МОЖЕТ ОДИН ЧЕЛОВЕК НАСТОЛЬКО УСПЕВАТЬ БЫТЬ ВЕЗДЕ. НАЧИНАЯ ОТ СОВЕТА ПО ЦИФРОВИЗАЦИИ ОБРАЗОВАНИЯ В МИНПРОСВЕЩЕНИЯ ДО КОНСТРУКТОРА ОНЛАЙН-КУРСОВ CORE. ЕСТЬ КАКАЯ-ТО ЛИЧНАЯ ПРИЧИНА, ПОЧЕМУ ТЫ ТАК ПЛОТНО ПОГРУЖЕН В ОБРАЗОВАНИЕ?

— Это серия факторов. В 2013 году Дмитрий Песков инициировал проект с открытым университетом Сколково, чтобы собрать талантливых и нестандартно мыслящих выпускников ведущих шести вузов страны. Я тогда как раз учился в магистратуре МИСиС и прошел отбор в первый набор этой программы, в рамках которой было много умных людей и много разговоров про образование. Одновременно с этим Сергей Хапров организовывал проект «Инспираториум» (Inspiratorium) — это действительно было время интересных событий с умными людьми. Именно тогда как раз появилась Coursera, появился edX, а я загорелся темой онлайн-образования.

— ОНЛАЙН-ОБРАЗОВАНИЕ ПРИВЛЕКАЛО ТЕБЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ МАСШТАБНОСТИ БИЗНЕСА? ИЛИ БЫЛО ЖЕЛАНИЕ ДАТЬ ЗНАНИЯ МАКСИМАЛЬНОМУ ЧИСЛУ ЛЮДЕЙ?

— В 2013 году мы не думали о том, что это будет бизнесом, нам именно хотелось сделать образование цифровым. Тогда мы считали (сейчас я уже так не думаю), что проблема университетов — это коробка, где один человек может вещать какие-то умные вещи максимум на 100–200 студентов. А тут мы эту коробку убираем и благодаря онлайн-формату даем миллионам доступ к знаниям одного человека. И нам хотелось делать это бесплатно, Coursera тогда тоже была бесплатная. Так в 2015-м появился проект OpedEdu на базе Open edX, российский аналог Coursera, где вузы начали делать свои курсы. Идея была в том, что не каждый вуз должен инвестировать в свою платформу, но есть единая платформа для всех восьми ключевых вузов страны, на которую они загружают свои курсы. Входная точка для студента едина, в этом была наша грандиозная идея.

— ПОЧЕМУ ЖЕ ЭТА ПЛАТФОРМА НЕ СТАЛА РУССКОЙ COURSERA?

— Идея уперлась в неразрешимые организационные трудности. Когда восемь государственных топовых вузов пытаются договориться о том, куда им двигаться вместе, и необходимо найти одно решение, которое устраивает всех, сделать это практически невозможно. Не было правил игры, не было главного, не было драйвера роста. Вторая причина неуспеха проекта — техническое несовершенство платформы. Как я сказал, она основана на Open edX — это очень сложная американская платформа, с которой тяжело работать. За пять лет так и не был запущен личный кабинет для вузов-потребителей, чтобы они могли подгружать туда своих студентов, чтобы отслеживать, как у них проходит обучение. Платформу попросту неудобно использовать ключевым стейкхолдерам, вот она и не взлетает. И, думаю, не взлетит. Именно поэтому российской Coursera не случилось.

— Coursera, помимо того что давала бренд, начала давать очень много трафика. Главный актив маркетплейса — это трафик: где его много, туда и пойдут провайдеры. В то, чтобы твоя платформа начала собирать много органического трафика, нужно будет инвестировать где-то три или четыре года. Только тогда у провайдеров будет выбор: пойти в фейсбук или гугл и платить им за привлечение лида на свой курс или же пойти на маркетплейс, где для тебя этот трафик будет дешевле. Но все это возможно только в перспективе трех-четырех лет.

— Это и будет маркетплейс, но немного другой, построенный по другой логике. Мы хотим сделать внутренний маркетплейс. Допустим, у нас сейчас обучается порядка миллиона человек, что по масштабам России не много, потом будет и 10, и 20, и 30 миллионов человек. У нас есть метрики по всем пользователям, их целеполагание, метрики по тому, как учатся пользователи со схожим профилем. Мы будем рекомендовать им курсы других авторов внутри системы под запросы пользователя.

Идеальная платформа должна, на мой взгляд, отказывать человеку в курсе, который ему не подходит. Ты говоришь: «Я хочу учиться копирайтингу», а система тебе выдает «Это не твое» или «Рано, сначала прокачай грамматику».

— Рейтинг легко накручивается, эти параметры очень поверхностные. Мы делали замеры и выявили, что люди фильм выбирают дольше, чем курс, на котором они будут учиться. Инвестиция, казалось бы, 300 рублей за 1,5 часа просмотра, но ты тратишь больше времени на то, чтобы выбрать, что ты будешь смотреть, чем на то, чему будешь учиться.

— У ТЕБЯ В ИНСТАГРАМ НАПИСАНО «ПРЕВРАЩАЮ ИНФОБЕСОВ В ИНФОАНГЕЛОВ». О ЧЕМ ЭТО?

— Мне не нравится термин «инфоцыгане», он какой-то оскорбительный и несправедливый по отношению к цыганам, поэтому я придумал свой термин. Инфобесы — это из «Бесов» Достоевского, я очень люблю Федора Михайловича. Он действительно глубоко копнул в психологию и поэтому актуален всегда. Почему человек поступает так или иначе? Инфобесы — это история про одержимость, это люди, которые одержимы какой-то идеей.

Вот это было бы идеальным решением, но технически его тяжело реализовать. Впрочем, нас это вдохновляет.

Если мы рекомендуем курсы, которые реально помогают достигать результата, пользователи с большей охотой будут доверять рекомендациям внутри платформы, чем таргету. Более высокий уровень касания. Даже сейчас на Coursera ты выбираешь курс по очень сомнительным параметрам.

— ОНИ ОДЕРЖИМЫ ИДЕЕЙ ЗАРАБОТАТЬ ЛЕГКИЕ ДЕНЬГИ.

— Именно. И вот в этом и различие: инфобесы одержимы деньгами, а инфоангелы одержимы стремлением дать пользу и только за это получить деньги. Для них первичен результат, за который люди платят, а инфобес одержим деньгами, и неважно вообще, что люди получат или не получат после его псевдокурса.

— КОГО ТЫ СЧИТАЕШЬ ИНФОБЕСАМИ В РОССИИ?

— На мой взгляд, главный инфобес — это Блиновская, просто какой-то краеугольный треш. Синергия со своей моделью, по сути, продажи дипломов — тоже туда же.

— Из российских мне очень нравится проект GoPractice, мы у них даже заимствовали идеи о том, как создавать образовательные лонгриды: курс можно делать в виде интерактивного лонгрида, который хорошо заходит и дает хорошие результаты на аудиторию 30–35 лет. Это те люди, которым не так принципиально видео, но которым привычнее читать интерактивную книгу.

МНЕ ОЧЕНЬ ИМПОНИРУЕТ ФОРМАТ ИНТЕРАКТИВНЫХ КНИГ КАК ИДЕОЛОГИЯ ПОСТОЯННО ОБНОВЛЯЕМОГО КОНТЕНТА.

Инфобесы как раз создают какой-то псевдообразовательный продукт и дальше вокруг него выстраивают только маркетинг, маркетинг, маркетинг, вообще не беспокоясь об актуализации.

— В вузах принята модель Гумбольдта, которая подразумевала, что высшее образование в первую очередь должно прививать студентам желание к познанию мира. Высшее образование дает инструменты познания, это не навыки, не компетенции, не специальность — это про то, что ты выходишь и можешь создать что-то такое, чего до этого никто не мог сделать.

Исследовательские вузы, образование сшиваются с теми людьми, которые занимаются научными исследованиями, которые ищут прорывы. Они находятся во фронтире мира, они не находятся в обслуживании работодателей, они там, где работодателей еще нет. Поэтому, например, в Стэнфорде такая инновационная стартап-культура, которая развивает желание познавать и покорять этот мир. Стартап — это уже выход чего-то годного из этих познавательских изысканий.

У российских вузов главная проблема в том, что они создали корпорацию под названием «академия». «Академия» — это «мы заботимся об индексе Хирша, мы создаем статьи, которые никто не читает, мы штампуем исследования, которые никому не нужны, мы исследуем мир, который не исследуется, наконец, мы просто растим свое эго внутри академического сообщества».

— Потому что в вузах прекратилось познание, прекратилось исследование этого мира.

То есть у нас вообще нет выхода для людей, которые занимаются познанием, которые создают стартапы. Подпольная предпринимательская деятельности в стенах вузов происходит вопреки, а не благодаря.

— Гранты прожирают. В индексе Хирша есть KPI — ты должен статью написать. Доходит и до абсурда, когда министерство регламентирует создание патентов в ходе исследования. В чем бред? Патент создается для защиты бизнеса, пока его нет, патент тебе не нужен. У нас, когда создаешь патент, у тебя есть 18 месяцев, чтобы пройти процедуру PCT, и экологичный путь — это когда ты создал стартап, начал делать бизнес и подаешь патент, чтобы его защитить. А у нас же иначе: сперва ты делаешь никому не нужный патент и теряешь преимущество в создании бизнеса, так как за 18 месяцев после публикации построить бизнес, например, в hardware почти невозможно. И вот это создание симулякра в высшем образовании сейчас превалирует. Студентов под работу готовить тоже не умеют. Раньше была концепция отраслевых вузов: вот у нас есть отрасль, мы готовим под нее студентов, но это тоже убрали. Сейчас СПО с world skills закрывают нишу подготовки специальностей под любую отрасль. Нужен тебе слесарь — они тебе подготовят. Дизайнер нужен? Зачем его шесть лет чему-то учить? Условный SkillBox закроет эту задачу за пару месяцев. У вузов осталась только одна история — передержка. В 18 лет не знаешь, что делать? Иди в вуз! Социально одобряемое разгильдяйство для молодежи.

— Если бы я сейчас в 2021 году выстраивал себе образовательную стратегию, я бы пошел в СПО и получил специальность, за которую я мог бы зарабатывать деньги. Я бы получил специальность, а потом бы уже смотрел.

— ЕСЛИ ГОВОРИТЬ ПРО ШКОЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ, КАКАЯ, НА ТВОЙ ВЗГЛЯД, САМАЯ ГЛАВНАЯ БОЛЬ ШКОЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ В РОССИИ?

— Третирование учителей со всех сторон. Они всем должны: родителям, детям, государству, себе. У них большие проблемы в личной жизни, на нее просто не хватает времени из-за бесконечных отчетов. Грубо говоря, это самый незащищенный слой. И в этом, я считаю, основная проблема. У нас нет статуса учителя, как, например, в Азии, в Японии, где есть культ учителя вплоть до того, что на социальном уровне для учителей есть специальные скидки. Раньше в царской России учителя обладали высоким статусом и уважением, потому что были доступны только минимальной, привилегированной части населения. Далее пошло массовое обучение, и за XX век статус учителя сильно схлопнулся. И это главная, на мой взгляд, боль школьного образования.

— Я работал в «Рыбаков Фонде» над проектом «Национальная открытая школа», тогда у меня и появилась идея простого инструмента для учителя, чтобы он мог собирать какие-то цифровые вещи буквально на коленке. Захотел сделать такой минимальный порог входа в онлайн-образование, в цифровую дидактику. CORE создавался как инструмент, с которым может работать как ребенок, так и пожилой преподаватель, а потом оказалось, что это супервостребованно вообще у всех: как у консервативного профессора с низкой цифровой грамотностью, так и у специалиста по корпоративному обучению, и у автора курсов.

— С одной стороны, да. Действительно, мы помогаем таким вот инфобесам проще и быстрее создавать свои курсы. И мы пошли в эту историю сознательно, чтобы стандартизировать контент и сделать его более полезным. Мы незаметно для пользователя внедряем в процесс создания курсов педагогику, начинаем подсовывать методические шаблоны: тут актуализацию важно сделать, здесь поработать с рефлексией, тут не забудьте про обратную связь. Предлагаем систему опросов и так далее. Мы создали инструмент и теперь подсказываем, как этот инструмент помогает улучшать конкретный курс. Поэтому наша цель в том, чтобы из инфобесов сделать инфоангелов.

— Он суперрастущий, суперинтересный и суперволнительный для всех. Мне кажется, EdTech уже даже больше будоражит, чем финтех. Сейчас люди будут все больше и больше переходить на фриланс, в формат проектной работы. И если раньше образование и самообразование лежали в большей степени на компаниях, то теперь они будут все больше переходить в зону ответственности самого человека. Ценность человека будет зависеть не только от портфолио, но и от компетенций, потому что набор навыков тоже будет постоянно меняться под рынок.

Второй важнейший фактор развития рынка обучения взрослых — люди 50+. Они родились в старой экономике, и им теперь нужно переходить в новую. Средняя продолжительность жизни увеличилась, качество жизни увеличилось, пенсионный возраст подняли.

Не все собираются на пенсию, люди понимают, что могут быть полезными экономике, и их тоже нужно учить, тоже нужно актуализировать. Люди не собираются умирать в 50, в 65 или даже в 70, они очень активные. Сейчас их почему-то выкидывают из экономики, но я вижу здесь большую перспективу для развития индустрии обучения взрослых.

— Я могу сказать на примере своих детей. Первое — это умение управлять своим телом, считаю, что это критичная компетенция для детей. Питание, хореографию, спорт важно внедрять с раннего детства, чтобы ребенок научился управлять своим телом: это важно и для мозга, и для его будущего. Второе — это все, что касается мышления, в идеале, конечно, все то, что касается языков, умения думать на другом языке, другой семантический ряд. Возникает и еще одна очень крутая компетенция — ставить себя на место другого человека. Это не просто эмпатия порядка «я сочувствую, сопереживаю», а особенно актуальное в сложных переговорах умение поставить себя на место другого человека и начать думать: а как же думает он? Помимо человеческих, естественно, важно изучать языки машин. Я думаю, что в будущем мы с машинами будем иметь какой-то интерфейс общения.

Третье — важно уводить детей от антропоцентричной логики, ведь чтобы научиться работать с ИИ в полноценной команде, нам надо воспринимать его не как машину, а как иную форму жизни, с иной картиной мира, которую мы, возможно, никогда не сможем понять и осознать. Хорошо бы начать это уважать. Объясню на примере. В 60-х годах проходил эксперимент с обезьянами. Тогда шимпанзе считали самыми умными обезьянами, потому что они больше всего похожи на человека, а гиббоны, которые не похожи на человека, считались глуповатыми приматами. В рамках эксперимента животные должны были продвинуть банан из клетки с помощью палки. Если ты сможешь сдвинуть банан, то ты умная обезьяна. Не сможешь — не умная. Так вот, оказалось, что у гиббонов нет понятия земли, так как они постоянно на лианах, земли просто не существует в их картине мира. Когда для них изменили эксперимент — теперь банан нужно было заполучить, используя подвесы, — результаты были совсем другими, оказалось, что гиббоны не глупее шимпанзе.

Вывод? Поменяв картину мира, допустив, что твоя картина не единственно верная, ты можешь прийти к новым открытиям. Человек сейчас все оценивает по себе, но мир намного сложнее. Важно учиться познавать его не с точки зрения «я — венец творения», а с точки зрения «а как оно может быть по-другому?».

— «12 правил жизни: противоядие от хаоса» Джордана Питерсона, «(Не)послушные рынки. Фрактальная революция в финансах» Бенуа Мандельброта и Ги Дебор, «Общество спектакля».