Читатель может остановить меня на этом месте, возразив, что то, что обычно разделяет эти два представления о старении, есть не более чем вмешательство патологии. Во время посадки самолета патологическая случайность, которая прерывает становление и вносит событийное измерения превращения, может вмешаться в процесс естественного старения.
Однако мы ни в коем случае не можем разграничить эти две концепции старения, взяв за основание одно лишь появление болезни. На самом деле болезнь — даже если это и повреждение, — может одновременно интерпретироваться и как схема непрерывности, и как схема события. Болезнь точно так же может быть понята как исполнение судьбы в качестве разрыва. В этом смысле Делез оказался прав, когда разместил возможность стать старым и больным в одной экзистенциальной плоскости. На этом основании я могу согласиться, что оба представления о старости могут характеризовать стареющего субъекта, находящегося в хорошем или же плохом здоровье. Только если мы хотим обосновать парадигмы для осмысления старости, исходя из этих двух представлений, можем ли мы на самом деле предложить удовлетворительный подход к психической патологии пожилого субъекта и, следовательно, для позднего лечения?
Первое представление о старении, о становлении-старым, регулируется определенным пониманием пластичности, которая, в сущности, была разработана классическим психоанализом. Использование понятия пластичности (Plastizität) Фрейдом заставляет нас задуматься. Он вкладывает в это понятие два основополагающих значения. Во-первых, существует то, что он называет «пластичностью психической жизни», которую он связывает с неразрушимой природой следов, которые составляют судьбу субъекта. Мы знаем, что для Фрейда никакой опыт не может быть забыт. След нестираем. След может быть деформирован, переформирован — но никогда не может быть стерт. Примитивное не исчезает. Таким образом, в психической жизни: