Школа сыграла в моей жизни важную роль и научила главному — прогуливать. То есть уходить, когда неинтересно и некомфортно. По-моему, это очень важный навык — как только я получила возможность самостоятельно управлять своей жизнью, делаю только то, что мне действительно нравится.

Вообще, в школу я хотела, и мама активно занималась моей подготовкой — у нас даже была тетрадь с наклейками в виде звездочек, которые я получала вместо пятерок за выполнение разных заданий. Еще помню приятное волнение летом перед первым классом: как мне покупали всякие принадлежности, как я впервые примеряла форму. И в начальных классах мои ожидания оправдались: мне было интересно, предметы давались легко, даже когда из-за переезда в другой район мне пришлось менять школу и перескакивать через класс, я без особых проблем за летние каникулы наверстала программу.

В старших классах у меня наступил кризис, мир школы стал каким-то совсем безжизненным и тоскливым, при первой же возможности я начала прогуливать или притворяться больной, мне стало там неинтересно. У меня был толстый справочник «Школы Москвы», который я штудировала, пытаясь найти место, где у меня будет хоть какая-то мотивация. Выбирала очередную школу, готовила речь-питчинг этой идеи для родителей и просила меня туда перевести. Так я сменила несколько школ: была и в гуманитарном классе, и в английской школе, пока наконец в девятом классе не нашла в справочнике киношколу на Воробьевых горах. Я мгновенно поняла, что хочу учиться там. К этому времени моей единственной эскапистской страстью было кино, и я была в шоке от того, что есть настоящая школа, в которой дети могут изучать его «официально».

Нужно было сдать экзамены в три тура, и я была уверена, что не пройду. Я совершенно ничего не умела и для поступления выбрала актерское отделение: мне почему-то казалось, что актерам знать и уметь особенно ничего и не нужно. На экзамене читала стихотворение Бродского «В тот вечер возле нашего огня / увидели мы черного коня». И, к своему удивлению, поступила.

Так я оказалась в школе нового, альтернативного формата: полдня у нас были занятия, а потом мастерские, школьников называли студентами, а уроки — курсами. Мы ездили в киноэкспедиции, были во Франции и Италии, ставили там спектакли. Такая свобода — очень крутой опыт для подростка, но чем больше ты расширяешь границы, тем уязвимее становишься. Во время одной из поездок у меня случился серьезный конфликт с руководителем группы, после этого я моментально перегорела и начала прогуливать, днями зависая в киноцентре на Красной Пресне.

В моей семье технической интеллигенции не получить аттестат было просто немыслимым позором. Поэтому мы решили, что мне лучше перейти в экстернат и там закончить 11-й класс. Из киношколы меня, правда, какое-то время не отпускали и даже не отдавали документы. Но мама героически встала на мою сторону и выкрала их из сейфа школы.

Экстернат стал одним из самых мощных эпизодов моего самообразования. За полгода до экзаменов меня не хотели никуда брать: опасались, что я своими плохими оценками испорчу статистику. Наконец после поездки в районное управление образования и фальшивых слез меня приняли в одну из школ на «Динамо». Я начала готовиться к экзаменам и с ужасом обнаружила, что за последние пару лет по некоторым предметам у меня вместо знаний остались только белые пятна. Экстремальные условия привели к полной мобилизации сил: я брала учебник за три предыдущих класса по каждому предмету, включала на проигрывателе классическую музыку и безвылазно днями от руки писала конспекты, решала задачи и уравнения. Экзамены в итоге сдала хорошо. А вся эта ситуация с экспресс-подготовкой показала, что школьная программа очень растянута и освоить ее можно как минимум в два раза быстрее. Вообще, я бы всем дала такой совет: если вам не нравится в школе, уходите в экстернат и не убивайте 11 лет.

Когда я была совсем маленькая, читать мне не нравилось — я любила, чтобы читали мне. Самым ярким литературным впечатлением детства стала книга «Хоббит» Джона Толкина. Когда мне было шесть лет, у меня родилась сестра, мама ушла в декрет и забрала меня из детского сада. Мы гуляли с коляской, и она вслух читала эту книгу — мой мир тогда просто перевернулся. Потом родители по очереди вслух перед сном прочитали мне всего «Властелина колец» по мере выхода частей, так было лет до восьми-девяти.

Второй раз мир перевернулся уже в 13 лет, когда папа показал мне «Криминальное чтиво». Тогда кино стало чем-то, что я по-настоящему полюбила. Я начала выписывать журнал Première, ночами смотрела артхаусные фильмы по Пятому каналу, а карманные деньги оставляла в подземном переходе, в киоске с видеокассетами. Посмотрела всего Тарантино, Атома Эгояна, Оливера Стоуна и многих других крутых режиссеров. Особенно меня поразил фильм «Выкорми ворона» Карлоса Сауры, действие которого происходит в Мадриде 70-х годов. Я тогда так влюбилась в эту атмосферу, что достала старый мамин самоучитель по испанскому языку и начала его изучать. Мне хотелось хоть как-то поддерживать связь с миром этого фильма, быть хоть немного сопричастной. Примерно тогда же по телевизору шел сериал «Ка Ина» о племенах, которые живут в районе реки Амазонки. Типичная мелодрама, но меня в ней больше всего интересовала главная героиня — антрополог, которая приезжает изучать эти племена. Мне тогда казалось, что это работа мечты, и я решила, что выучу испанский, уеду в Латинскую Америку и стану там антропологом.

Сelestial (triptych). Масло, холст. 400*150 см

Иногда мне кажется, что у меня есть что-то общее с тамагочи. Вот есть у тебя брелочек с простой понятной зверушкой, и ты знаешь, что она может поесть, поспать и покакать. А потом однажды вдруг у нее что-то там накопилось, сработало, и она научилась, например, летать! Это всегда был взрыв мозга. Вот и я самые главные свои способности обнаруживала почти случайно. Так у меня, например, было с рисованием: будто просто появилась какая-то новая кнопка.

После довольно сложного периода в старшей школе я увлеклась живописью, стала постоянно одна ходить в Пушкинский музей, влюбилась в работы Шиле, Климта, Пикассо. И вдруг однажды ночью просто ощутила потребность их скопировать. Взяла набор открыток с любимыми картинами, огромный лист фанеры, который папа заготовил для шкафа, масляную пастель, присланную много лет назад дедушкой, и нарисовала свою первую копию. Маленькая открытка как-то очень легко и смело превратилась в метровое изображение. Результатом я осталась довольна, а особенно форматом. Мне тогда казалось, что чем больше картина, тем круче. И так, кстати, кажется до сих пор.

Так я работала каждую ночь, постепенно перетаскивая будущий шкаф к себе в комнату, пока однажды моя тайная жизнь не раскрылась. Был жуткий скандал, а потом папа взял меня на строительный рынок и купил четыре огромных листа фанеры. Дома мы их распилили, и с тех пор рисование стало легальным.

Варианта не получить высшее образование в моей семье просто не существовало. Поэтому лето после окончания школы было очень тревожным. Становиться антропологом в долинах амазонских рек я уже не планировала, кем быть — не понимала, а мои одноклассники тем временем подавали документы в вузы, которые в основном за них давно выбрали родители.

В итоге после нескольких месяцев метаний я решила, что буду поступать на архитектора, и осенью пошла сдавать экзамены на подготовительный курс в МАРХИ. Но конкурс был большой, а другие ребята готовились к поступлению несколько лет, так что я не добрала баллы и решила, что архитектором мне не быть. За это меня дома едва не прокляли.

На вторую попытку получить высшее образование я решилась спустя почти три года — уже после того, как всерьез увлекалась рисованием. Стала интересоваться поступлением в Строгановку, но готовиться туда оказалось очень дорого, и в качестве альтернативы я выбрала Мухинское училище в Санкт-Петербурге. Родители меня поддержали, я переехала, нашла жилье и оплатила подготовительные курсы.

Первое занятие было настоящим кошмаром: я прихожу в класс, сажусь за мольберт и вдруг понимаю, что вокруг меня школьники и у всех — художественное образование. А мне двадцать, передо мной стоит мольберт, с которым я никогда не работала, композиция из настоящих объемных предметов, которые я никогда не рисовала, и, наконец, краски, которые я с детства не держала в руках. Сейчас много пишут про синдром самозванца, так вот я тогда была настоящим самозванцем и чувствовала себя как во сне, когда ты оказываешься на экзамене без штанов, только без штанов я была наяву. Меня тогда очень поддержал наш преподаватель, я начала усиленно заниматься, каждый день по многу часов, и в середине года уже с портфолио пришла на кафедру книжной графики, куда планировала поступать после подготовительного курса. До сих пор помню круглые глаза дедушки-профессора, когда я сказала ему, сколько мне лет и что рисовать я раньше никогда не училась. Он посмотрел мои работы и сказал, что способности у меня, конечно, есть, но поступать с такими данными в «Муху» — это все равно что в двадцать лет прийти в консерваторию и сказать, что ты решила играть на скрипке. В общем, объяснил мне, что шансы сдать живопись у меня будут только года через три непрерывной работы. Это меня тогда страшно демотивировало, но на экзамен я все равно пошла, для саморазвития. В итоге оказалось, что дедушка ошибся: рисунок и живопись я сдала на высший балл, завалила только композицию, на которую и не ходила, так как была уверена, что шансов на поступление нет. На этом попытки стать обладателем диплома о высшем образовании я оставила. О чем, кстати, иногда жалею: академическая база в моей профессии точно не помешала бы.

Siblings. Масло, холст. 150*200 см

Два главных человека, которые помогли мне повзрослеть и найти себя, — Борис Юхананов и Паша Руминов. Когда в 17 лет я не поступила в МАРХИ, мой друг Леша, ученик Юхананова, привел меня к нему на показ. Мы познакомились, и Борис предположил стать вольнослушателем на его актерско-режиссерском курсе в ГИТИСе и проектах Мастерской индивидуальной режиссуры. Сначала я просто ходила на занятия и на знаменитые 10-часовые юханановские разборы, а потом делала проекты с учениками, рисовала, оформляла спектакли. Всего в мастерской я провела три года, и это была колоссальная школа с точки зрения интеллектуального развития и формирования личности.

С Пашей Руминовым я познакомилась немного позднее, уже когда жила в Питере. После школы я начала писать стихи, иногда публиковалась, участвовала в фестивалях. Так, однажды мне пришло письмо от Паши, которого тогда еще никто не знал. Он написал, что мои стихи ему понравились, мы стали общаться, и скоро он позвал меня участвовать в съемках фильма, который впоследствии оказался «Мертвыми дочерьми».

Паша — образец селф-мейд человека, который приехал из Владивостока и всему научился сам — по американским книгам. Его пример меня тогда очень вдохновил, я тоже стала активно читать зарубежную литературу и помогала вести наши совместные проекты в ЖЖ — «Cinema Pages» и «Movie Louvre», где мы публиковали конспекты книг, скриншоты из любимых фильмов. У нас была такая мини-секта кинолюбителей. Я сидела на кухне и ночами перепечатывала какую-нибудь «Историю теорий кино» Луиджи Кьярини. Или делала скриншоты фильмов Вернера Херцога. Это был чистый энтузиазм.

Работа над нашим первым фильмом стала для меня настоящим институтом. За время съемок я погрузилась минимум в семь профессий: сторибордиста, актрисы, постановщика, декоратора, художника внутри кадра, локейшена, хлопушки, в конце концов. Потом я освоила фотошоп и дизайн цветокоррекции, рисовала плакаты, делала весь кей-арт фильма.

Подобно «Мертвым дочерям», другие самые крутые проекты приходили ко мне случайно. Так, например, было с «Детьми мира», когда я нарисовала сто портретов детей из разных стран. Мой друг Андрей Попов однажды позвал меня в Сочи поучаствовать в благотворительном проекте и написать портреты 10 детей-участников. Я согласилась, приехала и за полтора дня все сделала. Потом Андрей говорит: «Щеглова, всем так понравилось! А давай нарисуем сто таких?» С этого начался очень трудоголический и счастливый год в моей жизни.

Смысл проекта заключался в том, чтобы рисовать по 10 портретов детей из разных стран. Каждый портрет метр на метр, и писать нужно в полевых условиях — в той стране, где дети живут. На одну локацию у меня было не больше двух суток, приходилось работать почти без отдыха: на крохотной кухне в Стокгольме, в роскошной фотомастерской в Париже или в неоткрывшемся ресторане в Тбилиси.

В экстремальных условиях, под прессом такой нагрузки развиваешь новую скорость, начинаешь рисовать по-другому и приходишь к каким-то техническим прорывам, которые бы вряд ли случились при обычном размеренном рисовании.

В последнее время моя главная школа — материнство. У моего любимого поэта Уистена Хью Одена есть строчка: «Оказался слабее, / чем раньше думал». Вот это точно про меня. Первые годы с Василисой были непростыми, и я, конечно, про себя узнала много нового. Был довольно продолжительный период, когда никаких образовательных привычек в жизни не осталось, я даже читать не могла: просто не могла сконцентрироваться. Только в этом году в Индии мне удалось снова получить удовольствие от чтения.

Для меня важно, что, несмотря ни на что, я всегда продолжаю рисовать. Во время работы над первыми фильмами у меня был довольно долгий перерыв. Помню, как проснулась в день своего рождения, поняла, что за год не написала ни одной картины, и начала рыдать. Потом вдруг придумала написать автопортрет и сделала его в совершенно другой, новой для меня манере. С тех пор с живописью я не расставалась и обзавелась мастерской — местом, где существует только мой личный мир, где копятся какие-то образы и идеи. Мне кажется, когда находишь свое дело и место, это становится сердцем твоей жизни, от которого питаются все другие дела.

Если бы у меня было неограниченное количество времени и полная свобода, я бы поступила за границу учиться на оператора. Такая идея пришла мне в голову этим летом, когда я в очередной раз поехала в лагерь «Камчатка». Это место для меня — уникальный полигон художественного труда и машина времени: когда засыпаешь в палатке под любимую музыку, тебе снова 14 лет. В этом году я попала на очень хорошую смену, мы с ребятами много придумывали, снимали. И я вдруг поняла, что хотела бы этому поучиться.

The Game. Масло, холст. 400*150 см

Вообще, мне кажется, было бы интересно придумать себе принципиально другую жизнь, устроить полную перезагрузку и изменить все привычки. Петр Успенский, ученик Георгия Гурджиева, в своей книге «Четвертый путь» говорит, что мы остаемся молодыми, пока помещаем себя в новые, непривычные для нас ситуации. В противном случае мозг стареет, консервируется, человек использует только уже накопленные ресурсы и не приобретает новые. Круто было бы, например, стать Катей Щегловой, которая поступила за границу учиться на оператора, ходит в качалку, читает много книг, умеет водить машину и летом отправится в большое автопутешествие по Америке.