Остальные случаи — бытовой сексизм: когда тебя принимают за хостес на конференциях, а ты докладчик; вечное «деточка»; даже со степенями и публикациями прилипшее бухгалтерское «сбегай отнеси бумажки на подпись». В Великобритании попробуйте отпустить один из таких комментариев. Это может не только разрушить карьеру, но и стать причиной судебного разбирательства. Хотя если спросить самих английских академиков, ручаюсь, что они тоже будут говорить, что дискриминация есть и женщинам намного сложнее получать высокие посты.

Кстати, во время самих экспедиций и проектов в труднодоступных местах такой дискриминации намного меньше. Тебя не заставят варить кашу каждый день только потому, что ты женщина, но и никто не обязан помогать тебе тащить твой рюкзак, хотя общественного груза при распределении дадут чуть меньше. Я бесконечно благодарна своим коллегам, которые доверяли мне сложные задачи, будили утром с предложением «быстро сбегать на вершину померить пару показателей» и не ставили то, что я женщина, во главу угла. Хотя бывали и исключения. Буквально этим летом начальник моей экспедиции не разбудил меня на один из выездов, который включал поход на лодке, аргументируя это тем, что «женщина на корабле — плохая примета». Больше я, конечно, с ним дел не имею.

Несколько месяцев за Полярным кругом отлично всех уравнивают. Мне кажется, долгие экспедиции меня во многом сформировали. Я привыкла рассчитывать только на себя, всегда беру столько вещей, сколько я могу сама на себе нести, и не жду скидок или помощи (в том числе физической) из-за того, что я женщина. Если надо просверлить дырку, беру дрель и инструкцию, а не ищу мужчину с дрелью.

Мне кажется, в России дискриминация в науке и образовании начинается еще в семье и дошкольном воспитании. Гендерные стереотипы оттуда мигрируют до академии — как до замка из слоновой кости для самых умных. А девочки кто у нас обычно? Девочки обычно красивые. В розовых платьях, блестках — будущие мамы, принцессы, в четыре года с проколотыми ушами и помадой, с Барби и наборами посуды. Перевесить это очень сложно — должны быть и ролики (типа того злосчастного ролика Nike, только в научной сфере), и стипендии, и программы помощи, и, конечно же, увлекательная и доступная научно-популярная литература. Надо поднимать имидж науки — платить не нормальные, а большие деньги научным кадрам, чтобы наука была желаемой областью, а не уделом чудаков и неудачников, как сейчас это бытует в представлениях большого количества людей, объяснять и популяризировать механизмы и схемы, принятые в академии (меня даже в ближайшем кругу родственников спрашивают: «Ну когда ты закончишь учиться, вечный студент, и найдешь нормальную работу?»), предоставлять условия, увеличивать мобильность научных кадров, давать больше исследовательской свободы. Конечно, прикольно быть фриком, но на 15-й год, если честно, устаешь.

Мне лично не приходилось сталкиваться с тем, чтобы мой гендер как-то мешал моим целям или сказывался на профессиональном общении. Но нужно отметить, что я не из пугливых и умею отстаивать свою точку зрения. Меня непросто смутить. Я выросла в провинции и, хотя сразу после школы не смогла поступить в МГУ, не стала довольствоваться слабым уровнем преподавания биологии в родном городе, а поступила через год в СПбГУ. За шесть лет учебы в университете я съездила на три зарубежные стажировки и несколько международных конференций, хотя никто меня никуда не проталкивал и связей у меня не было. Просто было интересно, хотелось учиться новому и стать профессионалом. В аспирантуру я поступила в три хороших научных центра и выбрала в результате лучший вуз Германии. Главное — я не боялась пробовать и не бросала какие-то затеи, когда с первого раза не получалось. Например, в зарубежных стажировках родной университет меня совсем не поддерживал, создавая все новые бюрократические препоны. В результате дошло до смешного: для того, чтобы поехать на трехмесячную стажировку в США, я взяла академ, а потом вышла из него досрочно перед сессией. Оформить мое отсутствие в универе во время семестра как-то по-другому оказалось нельзя.

В Штатах ситуация несколько отличается от России тем, что они стремятся к полному равенству во всем, начиная от количества нагрузки на женщину/мужчину и заканчивая количеством сотрудников обоих полов. Поскольку женщины и там не с большой охотой идут в науку, то приходится много и усиленно работать, но зато продвижение по карьерной лестнице происходит гораздо проще, чем у мужчин, так как в их рядах конкуренция больше. На мой взгляд, такая американская система неверна: в науке не гендерная принадлежность должна определять профессиональную состоятельность, а список значимых публикаций. Аналогичная ситуация наблюдается, например, и для всех этнических меньшинств. То есть, выбирая между двумя кандидатами на профессорскую должность, с наибольшей вероятностью выберут женщину или человека с индейскими корнями, нежели любого другого.

В России, Китае, Швейцарии и многих других странах ситуация иная: успешность человека в науке определяется его компетентностью вне зависимости от национальности и пола, что, по-моему, более правильно. Бывало, конечно, еще во время обучения в вузе, что профессора старой закалки по-особенному относились к девочкам, изначально считая, что они умными в принципе быть не могут. Но такая точка зрения встречается все реже.

По сравнению с бизнесом или карьерой чиновника заниматься наукой в России не так уж и престижно. Ни для кого не секрет, что чем профессия менее элитна, тем больше в ней будет доля женщин, которые традиционно занимают менее оплачиваемые и статусные позиции на рынке труда. Поэтому число женщин-преподавательниц в высшей школе в России довольно внушительно. На первый взгляд это может выглядеть как отсутствие проблемы, но если сделать поправку на уровень заработной платы и статусность административных позиций, то снова увидим дисбаланс.

Российская академия страдает от такого числа недугов, что дискриминация, пожалуй, не самый страшный из них. Дискриминируют ведь не только по полу, но и наличию-отсутствию связей, «иногородности», принадлежности к другой академической школе и целому ряду других параметров. Но если когда-то дело все-таки дойдет до институциональных механизмов решения проблемы, мне кажутся довольно эффективными методы вроде CV blind review, когда кадровая комиссия не видит пол (а также этническую принадлежность) заявителя. Либо регулярные мониторинги независимых университетских комиссий по этике с помощью анонимных корпоративных опросов и прописанной процедуры урегулирования конфликтов и неоднозначных ситуаций. В университетах, где мне довелось учиться, стажироваться или просто проводить время, я обнаружила, что всегда, независимо от политических или идеологических воззрений руководства, существует Diversity committee (дословно «комитет по разнообразию») или его аналог, который следит, чтобы соблюдался относительный баланс учащихся и сотрудников университета: расовый, гендерный или какой-либо иной. За время моей учебы в Италии неоднократно вставал вопрос о нехватке женщин-преподавательниц на факультете. Например, моя коллега накануне защиты диссертации настояла на том, чтобы в ее диссертационном комитете (аналог диссовета в России) было не меньше половины женщин.

Еще одна сложность, с которой сталкиваются женщины в науке как в России, так и за рубежом, — это отсутствие ролевых моделей успешной женщины-ученого. Как однажды высказалась одна американская профессор(ка), «для студентов ты либо мамочка, либо стерва». И аспирантам, и аспиранткам в ходе профессиональной социализации приходится ориентироваться на мужские ролевые модели в своей академической карьере. Как известно, женщин несколько больше в так называемых гуманитарных науках, которые, как мы знаем, кое-кто из коллег и за науку не считает. Впрочем, там и денег меньше.